Так вот. В 30-й школе меня носили на руках как потенциальную медалистку. Мною затыкали олимпиады не только по математике, но и по русскому языку до областного уровня. По биологии, по истории, по географии, шахматные турниры... Дети зимой катались по воскресеньям на санках и коньках, а я пыхтела на олимпиадах. И в те года Моисеевна наша, работавшая в 30-школе в старших классах, уже была издали со мной знакома как с умненькой безотказной прилежной ученицей, которую всегда можно отправить на олимпиаду.

Да. Я пошла в 28-ю не за медалью, — за высоким уровнем подготовки по математике и физике. Эта школа снимает пенки лучших учеников со всего города, в каждом классе медалистов по 5-6 человек. Одной можно директорски пожертвовать ради своей директорской гордыни. В то лето я, обиженная на Моисеевну за то, что не смогла меня защитить, вместе с Милой Гавриловой, обиженной на низкие оценки, которые она зарабатывала лёжа 3 месяца в больнице на локтях с поломанным позвоночником, написали заявы о переходе в 10-Д — с углублённым изучением физики. А Скорая мне ещё тогда заулыбалась: «Ты переходишь в тот класс, где я не работаю? В 10-м я беру и его». А я думала о том, что математика у меня и так сильна, а при поступлении нужна будет физика.

И вот, уже будучи переведенной в Д-класс, я еду в августе в трудовой лагерь, где знакомлюсь с тем парнем из этого класса, который ходил прошлой зимой по школе с обритой наголо головой. Летом у него уже отросла шевелюра, а оказался он гитаристом, закончившим в этом году музыкальную школу по классу скрипки.

Мы по 5-7 человек заваливаемся по вечерам в его палатку и что-то поём. Мы знакомимся ещё с двумя ребятами-музыкантами из параллельного класса, и у них организуется бандочка для игры на танцах в клубе. Я — девочка застенчивая и робкая. Он — такой же робкий мальчик. Нас тянет друг к другу, мы гуляем, взявшись за руки, по деревне, по берегу лимана. А один раз даже его дружок, подглядевший за мной в душе, даёт ему свой одобрямс моих девичьих достоинств. И однажды нас набилось вечером битком в двухместную палатку. Чужую. Не его и не мою. Я лежу на левой кровати на левом боку, а вдоль меня сидят человек 5-6. Лежкинская попа при этом находится уткнумшись мне в низ живота. Все по очереди травят анекдоты, смеются. А я, закрыв глаза, блаженствую. Мне тепло, уютно, весело от анекдотов, приятно от уткнувшейся в меня его попы... Люди потихоньку расходятся, покидают палатку. Я остаюсь лежать, он остаётся сидеть. И вот мы только вдвоём. Помнишь? Ты наклоняешься, как будто хочешь разглядеть, не заснула ли я. И это было так трогательно, так заботливо, так по-братски! А потом мы ходили по утрам на турник. А потом встречали рассвет, прощаясь с морем... А потом мы вернулись в Запорожье. Ты проводил меня домой, познакомился с родителями, а уходить не хочешь. Ты жаждал ещё хотя бы сутки свободы от маминой опеки. Но я же не могла тогда тебя оставить! Ты тогда ночевал у друга или на чердаке? И вот ты приводишь меня к себе домой и знакомишь с мамой. Она первым делом записывает мой адрес за неимением телефона. И начинается наша жизнь в 10 классе — за одной партой. С непременным походом после уроков по городу, по крышам, по берегам Хортицы, по зарослям, по посадкам... И с таким же непременным разыскиванием тебя твоей мамой.

Она обвиняла меня тогда во всех смертных грехах: как я посмела РАЗВРАТИТЬ её невинного пупсика! Она мне тогда всё говорила: «Вот будет у тебя сын, поймёшь моё беспокойство!» Я недоумевала. Моя мама никогда обо мне не беспокоилась. Не ночую дома? Значит осталась у бабушки. Телефонов не было ни у нас, ни у бабушки, но мама оставалась всегда в полной уверенности, что со мной всё в порядке.

Бабушка негодовала: «Что ж это за мать? Она даже не приедет за тобой? Неужели она не волнуется?» А чего волноваться? Вот Олежкина мама переживает: «Как же он ночью идёт?» Я не понимаю. Я — девочка — хожу в любую ночь в любом месте — никогда никого не боясь! И почему я должна бояться при этом за мальчика? А на её обещание: «Вот будет у тебя сын!» я дала себе встречное обещание, что у меня их будет не меньше двух. 

И действительно, когда мои ребята подросли и возвращались иногда за полночь после встречи шаббата у реба Нохума, мне всегда было спокойнее, когда они были вдвоём.

А 10 класс закончился единственной четвёркой по АЛГЕБРЕ! У меня не было дружбы с английским и с географией. Мне трудно давалась геометрия из-за слабого пространственного воображения. Мне была трудна физика. Но выставленная мне Моисеевной четвёрка за так и не предъявленную моей бабушке ошибку в экзамене по алгебре — это был вызов. И вот я подаю документы на промышленную электронику в ЗИИ. Сдаю профилирующую физику: дрожащими от волнения руками рисую в дополнительном вопросе какую-то оптику через линзу.

Экзаменаторы, ставя «отлично», спрашивают: «Вы медалистка?» Отвечаю: «Нет. Буду все остальные сдавать».

Выхожу на крыльцо старого нового корпуса, а на ступеньках нервно курят мои никогда не болевшие за мои успехи родители. Увидев их, начинаю взахлёб рыдать. Они тревожно спрашивают у Танечки Борец: «Она тройку получила?» «Нет, — отвечает удивлённая моими слезами подруга, — пятёрку». Пишу на четвёрку сочинение, допустив чего-то там в знаках препинания. А потом пишу письменную математику на 5 и вдогонку устную математику на 5, перебирая лишних 5 баллов сверх 19-ти проходных.

Благодарю вас, Светлана Семёновна, Татьяна Николаевна, Нонна Андреевна и Ольга Моисеевна за знание НАУКИ наук. И что мне та радость от золотой медали по сравнению с той радостью, когда ты доказала себе сама, что допущенная в твой адрес несправедливость была-таки несправедливостью...

А теперь - сегодня - 24 февраля 2013 года - я раскрою для самой себя и для всех действующих лиц, и для информации всем, читающим мои письмена - ЧТО ТОГДА произошло со мной и этими 5 женщинами - КАКОЙ ИМЕННО УРОК для меня тогда БЫЛ НАЧАТ, и с которым я смогла до конца разобраться лишь через 33 года с помощью подсказки со стороны человека, который предлагает людям помощь в РАЗБЛОКИРОВКЕ ими самими заблокированных в молодости чакр. Только, пожалуй, я это сделаю завтра в следующей теме.